Тебе - отцу, настоящему…

Вновь оживает в сердце

Тоска о матери, об отце…

Мацуо Басё

  Июльское жаркое утро из далёкого - далёкого детства: в большие передние комнаты сквозь все 12 окон построенного отцом просторного дома непрошенно рано заглядывает солнце, начинающийся зной уже, кажется, звенит в ушах. Зарывшись глубже в пуховые перины и подушки, возвращаешься в добрый сон… Из коридора доносится голос мамы: «Подъём - 20 часов!» Это означает «уже много времени», хотя всего лишь 5-ый час утра. Поднять себя после вчерашнего такого же жаркого от погоды и страды дня, танцев в любимом деревенском клубе, и волейбола до 2-х часов ночи, кажется, сил уже нет. Сквозь сон мечтаешь о дожде. Нет его уже 3-неделю. Значит снова - в Висмодпов, там наши луга, или на совхозные работы. (Отлынивать от сенокоса в деревне в такие дни - невозможно, да и совестно, а старушки, любившие засиживаться у колодца напротив медпункта, могут и высмеять, когда проходишь мимо.) Надо бы выспаться. И тут, скорее чувствуешь, чем слышишь, как тихо входит в комнату отец. Глубоко вздохнув, садится у окна на диване и смотрит вдаль, в сторону Вад\ (местечко недалеко от Муфтюги). «Чего, папа?» «Надо косы точить…» - скажет, и так же тихо выйдет из комнаты.

  Слова отца - выше и сильнее лени, желания спать, усталости и всех законов в мире. Просто встаёшь и следуешь за ним к большим деревенским точилам, крутить ручку сквозь утренний полусон, и думать о том, что когда-нибудь закончатся жара и сенокос… Отец. Ничто, ни военное лихолетье, ни нужда, ни дружба, ни вражда, навязанная репрессиями, ни неожиданности северного климата, ни встречи в тайге не меняли его. Он оставался таким, каким хотел быть. Открытым, честным, настоящим. Хоть бы на одну неделю вернуться в те дни, чтобы были живы бабушка, мама и папа. Слушать были отца о тайге, о лесных обитателях, о реке, воде, рыбе, о работе в тылу, о людях родной веси. Пить по утрам парное молоко с бабушкиными шаньгами, мамиными пирожками с брусникой, кушать только что выловленную отцом вашкинскую рыбу, приготовленную в большой печи в глиняной продолговатой старинной латке. И бесконечно чувствовать рядом отцовскую доброту, его силу, его умение жить на родной земле, сердцем слышать её дыхание, разумом принимать всё, что дано Богом. Вновь окунуться в его простые, такие интересные охотничьи рассказы.

  Помнится, как возвращается папа из тайги обросший, пахнущий хвоей, лесным воздухом. Прямо у порога возле печки опускается на колени, позовёт нас, маленьких девочек, сначала достанет из лоза (охотничья накидка поверх одежды) завёрнутый в тряпицу кусок хлеба с маслом и расскажет, как заяц нам гостинцы передал, а затем красивые платьица. Попросит сразу же надеть. Спросит: «Девочки, ча? (Мича - красиво) Мы дружно: «Ча»!!! В эти минуты на его лице было искреннее присутствие счастья, словно, целью всей зимней охоты были эти подарки. Привозил с Лешуконска. Был в те годы охотником - промысловиком, перевыполнив план, излишки продавал, привозил подарки. У всех четверых детей были лыжи, коньки, велосипеды. Любил рассказывать и помногу раз о медведях. «Вот медведи - это вот люди! Не то, что мы…». Как они живут, питаются, как устраиваются на зиму в берлоге, какие они умные и сильные.

  Однажды зимней порой, подняв медведя из берлоги, чуть не погиб в лапах «царя» пармы. Оказывается, не зарядил ружьё. В первый и последний раз такое было. Встав на задние лапы, двухметровый зверь пошёл с рыком на нежданного гостя. Мелькнула в голове мысль - «Девочки маленькими остались». Но верный друг Серко выручил хозяина - вцепился мёртвой хваткой в горло разъярённого хозяина тайги. Хватило минуты, чтобы уложить одним выстрелом великана… С тех пор наш пёс Серко жил в доме в особом почёте. Папа называл его Братаном. Умнейший был наш Серко. Бывалые охотники, заходя в наш дом, сначала здоровались с ним, и всерьёз спрашивали у отца: «Понйыд из на кывлысь? («Собака ещё не заговорила?»), и нередко величали его Сергеем Ивановичем. Как-то спросила у отца: «А тебе не страшно в лесу? Ты не боишься там?» «В лесу, если ты не задеваешь интересы его обитателей, тебя никто не тронет» «Неужели, никогда никого не боялся, никогда тебе не было страшно?» «Было, и очень боялся. Только людей. Было это в годы войны. В 44-ом меня, 14-летнего парнишку, назначили бригадиром полеводческой бригады. Когда тебя ругают сразу 40 деревенских баб, а ты ещё мальчишка по сути, и не знаешь, как быть… Вот тогда было страшно. Через полгода вернулся раненный фронтовик, сменил меня». Папа любил смотреть военные фильмы и всё ждал, когда покажут фильм, в котором подросток руководит взрослыми людьми… А ещё он любил читать книги. Читал их до самой кончины. Всё перечитывал Лондона и Хаггарда.

  В последние годы каждый раз, когда приезжала к нему домой, он спрашивал, читала ли я Хаггарда, нравится ли мне. Когда-то любил роман Толстого «Пётр Первый», брал с собой в охотничью избушку вместе с журналами «Охота и охотничье хозяйство». Помню из детства картину: папа рано утром затапливает большую печь, садится за стол, зажигает керосиновую лампу и листает наши учебники, с интересом читал географию, историю, биологию. Война не дала ему возможность закончить школу. Ему было любопытно, что же знают нового его дети. Любил математику. Зимними вечерами, подшивая валенки или ошкуривая зимнюю добычу, просил громко читать условия задач, устно решал, удивительно точно находил ответ даже в задачах для 7-8-х классов. Самым же любимым делом всей его жизни была рыбалка. Много раз брал с собой на леща, возил на дальние озёра, просил помочь поднимать сети или подержать лодку ровно на плаву. Учил удить, пользоваться блесной. Если было в улове много мелкой рыбёшки, брал горстями и бросал вверх - чайкам. А те того и ждут, кружат низко над головами и с криком бросаются на лёгкую добычу.

  В эти минуты небесно голубые глаза папы становились по-детски радостными. С ним рядом было надёжно, интересно, порой просто забавно. Родился он 18 августа 1930 года, но в метрике записали 25-го, в этот день в Чупровском сельсовете регистрировал его отец Иван Васильевич Фёдоров и сам назвал первенца Ерусланом. Он два раза ходил на охоту в Сибирь, там и узнал впервые это имя, точнее услышал сказ про богатыря Еруслана Лазаревича. Матери Александре Николаевне имя не понравилось - в округе ни у кого нет этого имени, ни в святцах нет, - не ладно на душе.

  При первом же уходе супруга в тайгу крестила сына Евгением и долго молчала об этом. Ушёл он из жизни морозным февральским вечером 2011 года. Не дойдя до своего дома каких-то 10-15 шагов, упал в придорожный сугроб и, как древние коми охотники, закончил жизнь не в постели, а под открытым северным звёздным небом, навсегда соединив свою преданную родной природе душу с раздольным простором, тайгой, речкой, озером Мукты - с Богом. 

Ангелина Фёдорова,

дочь, журналист. Фото из архива автора.