Корабельная чаща - наше культурное наследие!

Михаил Пришвин уже в немолодом возрасте, на седьмом десятке лет, отправился в дорогу, в трудное по тем временам путешествие. Наркомат лесной промышленности в 1935 году предложил писателю взять тему «Лес» с тем, чтобы привлечь внимание общественности к нуждам лесного хозяйства страны.

  К моменту посещения нашего края Пришвин уже имел опыт дальних творческих командировок. Он проехал от Вологды до Верхней Тоймы, затем до Пинеги, добрался до последней излучины реки Кода, перевалил через водораздел, отделяющий бассейн Северной Двины от Мезени, прошел по границе Архангельской области и Автономной Области Коми и увидел то, к чему стремился, прототип своей будущей Корабельной Чащи, двухсот и трехсотлетние сосны на трех холмах возле речки Пылвож «Поч».

  По материалам, собранным в этот раз, была написана книга очерков «Северный лес» (1935), и много позже - лирико-романтическая повесть «Корабельная чаща» - праздничный вариант прозы. Но ни в том, ни в другом жанре он не прибегал к вымыслу, который заметно изменил бы документальную основу повествования, поэтому все, что включено им из реальной действительности в очерк и повесть, сохраняет до сего дня ценность факта, отраженного очевидцем.

  В повесть введены имена и описания из других времен, но они ни в коей мере не сдвигают последовательности в объективном течении дел в данном путешествии: произведены точные названия сел, деревень, речек, малоизвестных их притоков и извилин, указаны примерные или точные расстояния, конкретно и добросовестно выписаны все условия пути, будни, встречи и разговоры о местных проблемах, дороги и бездорожье, тропы и древние путики охотников, растительность, характер природы в целом на всем протяжении пути.

  Пришвин всю жизнь в любых условиях вел дневники, вероятно, они и помогли ему восстановить через 18 лет события, связанные с путешествием. Проблема, поднятая в «Северном лесе», далеко выходит в своем содержании за рамки поручения наркомата. Писатель отнесся к рабочему заданию так аналитически и дальновидно, как и необходимо относиться к государственным проблемам всякому мыслящему гражданину.

  Михаил Пришвин первым заявил в литературе о тревожных издержках лесопользования, о низкой технизации труда и о необходимости видеть в лесе не только «кругляк», «распиловочный» материал, но и неустанного производителя кислорода, устроителя погоды, родного дома для всякой живности и, наконец, источника духовной энергии и здоровья народа.

  Еще до революции 1917 года в первых своих очерках писатель убеждал, что природа, ее естественные не тронутые цивилизацией горы, леса, реки, побережья - все это - культура, входит в понятие культурного наследия народов и заменяет не менее красноречиво европейские развалины рыцарских замков, дворцов и городов... Леса, степи, моря и реки определяют тактику и стратегию жизни государства; характер народа складывается «по своим местам», от которого зависят труд и быт. Поэтому лес в очерках М.Пришвина - это комплекс экологических, производственных, социальных и эстетических проблем.

  М.Пришвин не был бы художником, если бы реальная действительность в «Северном лесе» и «Корабельной чаще» не возвысилась бы до уровня поэтического образа. Чащу в очерках и повести Пришвина спасают добрые люди, но надолго ли, и что человечество посадит на местах всех корабельных лесов, если сведет их? По таким заповедным лесам надо учиться выращивать новые - это голос автора. Если бы не усилия журналиста О.Ларина, побывавшего в 1971 году на Пинеге, где он услышал рассказ о Корабельной чаще и о путешествии Михаила Пришвина 1935 года, и если бы О.Ларин не открыл для себя по следам М.М.Пришвина в 1986 году точное месторасположение легендарного леса, весьма возможно, что мы позабыли бы о реальной цели его очерков и о прототипе его повести.

  В 1971 году О.Ларин на Пинеге познакомился с проводником М.Пришвина в его поездке 1935 г. Александром Осиповичем Губиным. Губин хорошо помнил подробности 36-летней давности, а для журналиста же было удивительным встретиться с героем очерков известного писателя.

  В 1986 году Олег Ларин снова отправился на Пинегу, чтобы разведать подходы к корабельной чаще, расспросить жителей, видевших Пришвина в 1935 году, записать, что сохранилось в памяти людей. Стало понятно, что это удорский лес. Из поселка Благоево О.Ларин вместе с директором Ертомского лесхоза Н.Коврижных отправился по маршруту Вашка-Пинебаза-лес Пришвина, для этого понадобился вертолет и физическая выносливость, так как тропа в Чащу была не менее запутанной и заросшей, чем 50 лет назад.

  Любопытно, что через полвека впечатления от древнего могучего леса, который стал художественным персонажем в советской прозе, тиражированным в сотнях тысячах экземпляров собрания сочинений М.Пришвина и отдельных изданий повести «Корабельная чаща», были такими же внушительными. «Я вырос среди сосновых лесов, - пишет О.Ларин,- но такого леса никогда не видел. Сосны сверху смыкались как тоннель, деревья «обросли седыми космами, заплелись общими корнями, обнялись ветками и все без единой извилины и необхватных размеров... Мы смотрели наверх, ухватившись за чешуйчатую кору, чтобы не упасть, и поражались силе земного естества, исторгнувшего из себя этих гигантов».

  Особая тема - ореол давней заповедности чащи, просвечивающий сквозь рассказы и легенды о ней, бытующие в народе, усиленные литературной романтикой повести Пришвина и переданные как будущее дело ученых и журналистов. «Так повелось в области Коми, что кто-нибудь очень пожилой, потерявший силу, уходил на Звонкую сечу и там жил, - это из «Корабельной чащи», - Как в рай шли, спасались, отряхнув будничные житейские тяготы». Насколько это отражает реальность? «Эту сосновую чащу в немеряных лесах мы и таим, и весь народ наш таит... Мы в Коми с этой тайной все растем» - это голос проводника в повести. Желание ли это М.Пришвина, чтобы Чащу хранили как тайну, или было такое в народе? Намерения молчальников благородны; не от жадности тайна родилась, а по необходимости учить молодых примером дружной Чащи - она «вся на правде стоит». Через 50 лет после М.Пришвина О.Ларин говорит о лесной «антропогенной», по-видимости, поляне на вершине холма посередине Чащи, порождающей мысль о древнем языческом капище зырян.

  Вспоминается и легенда о зарытом в Чаще золотом кладе, конечно же, неведомых с незапамятных времен. Так или иначе, М.Пришвин был прав, когда утверждал, что природные достопримечательности, известные в народе веками, есть тоже культура, громадная, неоценимая, разрушающаяся, как и прекрасные замки Европы. «Время для Пришвинского понимания леса еще не пришло», - так рассуждал один из собеседников О.Ларина в 1985 году. Сегодня, глядя на голые холмы, выкошенные сплошной рубкой равнины, всякому становится понятно, это время наступило. Со временем, может быть, появятся там и доходные туристские тропы, и лесные избушки на пути к Чаще, где вспомнят имя добросовестного защитника северных лесов, художника, пришедшего в Чащу на склоне лет, чтобы своими глазами увидеть прекрасное в природе и убедиться, что оно живо.

  Вдова художника вспоминала, что у Михаила Михайловича давняя духовная связь с Севером, этот край был колыбелью его творчества. Частицей такой духовной родины, истоком его образов явился и островок леса на Удоре. На Кавказе есть пик Пришвина, но писатель там не был. Здесь же ступала его нога, есть его фотографии Чащи, сделанные в 1935 году, этому лесу он дал имя и известность в литературе. Необходимо культивировать в заповеднике поэтическое имя Михаила Пришвина, проложить маршрут к вечным ценностям.

Альберт Логинов,

краевед.